А можно я скажу Розалинде?
Биржа — игра на деньги.
Адам Смит
Джентльмен, рассказавший эту историю, работает на Уолл-стрит и активно участвует в торгах.
— Моя бабушка, — говорит он, — словно сошла с портретов милых старушек кисти Нормана Рокуэлла. Седые волосы, маленькие старомодные очки, черное платье, типичные старушечьи туфли. Как вам известно, мой дед работал на Уолл-стрит, и бабушка осталась вполне обеспеченной особой: доверительные фонды и все такое прочее. Не взирая на то, что она прожила с моим дедом 52 года, он никогда не могла отличить акции от облигации. Однажды вечером она звонит мне и говорит, что хочет открыть у меня брокерский счет. Я говорю, что занимаюсь не теми акциями, которые подошли бы ей, для нее наилучший вариант — это “Джерси” по доллару за акцию, но она уперлась и настаивает. Я говорю ей: хорошо, но с условием никому об этом не рассказывать — прочие члены семьи эту затею вряд ли одобрили бы.
И вот мы открываем счет, я говорю ей о пакете очень нервных акций, который собираюсь купить. Она тут же принимает самый заговорщический вид. “Великолепно, — говорит она. — А можно, я скажу Розалинде?” Розалинда — это ее подруга. Бабушке 79, Розалинде 81. Я говорю: конечно, Розалинде можно сказать. “А можно, я скажу Харриет?” Харриет — это еще одна ее подруга, и этой Харриет 83. Все три старушки прекрасно обеспечены, банк Моргана управляет фондами, которые им оставили мужья, дети обеспечены, внуки иногда приезжают проведать их в воскресенье. И вдруг вся эта старушечья команда начинает гоняться “горячими” компьютерными акциями.
В общем, дела идут своим чередом, и старушки делают неплохие деньги. И тут я натыкаюсь на настоящее сокровище, маленькая электронная компания с приличной прибылью, ее акций на свободном рынке немного — и почему-то никто ее до сих пор не раскопал. “Потрясающе!” — говорит моя бабушка, покупая эти акции. К этому времени бабушка уже сделала по 5 долларов на каждый вложенный ею. “А можно, я скажу Розалинде?” — говорит она с опять-таки самым заговорщическим видом. Я представляю себе этих милых старушек в их традиционном кафе, где они пьют свой послеполуденный сок, в черных платьях и черных туфлях — и говорю: конечно, Розалинде можно сказать.
Как я уже сказал, этих акций на рынке не так уж много, и внезапно я обнаруживаю, что просто не в состоянии их найти для покупки. Запрашиваемая цена 24, я протягиваю к ним руку, покупаю первый пакет в две сотни акций, и они тут же летят вверх на 28, бабах! Я звоню дилерам. Я навожу справки — бесполезно, акции продолжают от меня удирать. Еще кто-то скупает их пачками! Бабах — и они уже по 33! Тогда очень аккуратно, очень скрытно, буквально на цыпочках, я начинаю вынюхивать на Стрит, в чем же тут дело. Но никто ничего не знает, кроме того, что моя информация абсолютно верна, — кто-то их действительно скупает, но никто не знает, кто именно.
Вы уже, конечно, догадались — меня это тоже как-то враз осенило. Бабушка сказала Розалинде и Харриет, а каждая из них тоже сказала паре свои подружек, и теперь группа старушек в маленьком кафе накапливает массивную позицию по этим акциям и начисто рушит всю мою игру. И я звоню ей, разозленный до предела. У этих старушек покупательная сила начинает делаться больше, чем у Английского национального банка.
— Бабушка, — говорю я, — я согласился: Розалинде ты можешь сказать. Но одной своей подруге. Розалинде. А теперь вы все выдергиваете эти акции у меня из под носа!
— Адель и Дороти тоже хотели купить немного, — говорит бабушка.
— Руки прочь от моей находки, — говорю я. — Тебе вообще не полагалось бы иметь дело с такими акциями.
— Это еще почему? — говорит бабушка. — Должна же я иметь же я иметь в пакете активные растущие компании. Должна же я что-то накопить на старость.
— Я, так и быть, пропущу мимо ушей твое замечание насчет накопить на старость. Банк Моргана прекрасно делает эту работу, — говорю я.
— Я проверила акции, которые для меня держит банк Моргана, — говорит бабушка. — Скукотища. Они вообще никуда не двигаются.
— Слушай меня внимательно, — говорю я очень резким тоном. — Если ты и твои подруги не оставите мою компанию в покое, я никогда больше ни о каких акциях тебе ничего не скажу!
— Не говори так, пожалуйста, не надо так говорить, — произносит бабушка жалобным голосом.
— Тогда веди себя прилично, — говорю я.
— Когда тебе 80, — тихо говорит бабушка, — то тебе очень одиноко. Я вам всем надоела, я это знаю. Мне хочется, чтобы хотя бы мои подруги мне звонили. И сейчас у меня самое веселое время в жизни! Не отбирай у меня эти акции …
И что я мог ей сказать?
Эдуард Ланчев
