Глава 6. Часть 3. Приближенные короля

35
Третий ребенок родился у Дианы и Дэвида Сеттиньяза в 1957 году; после двух дочек на свет наконец появился наследник (третий из их шести детей), которого они на­звали Михаэль Дэвид.
Реб Климрод вышел из джунглей Амазонки в начале лета 1956-го. Сеттиньяз нашел, что он изменился, даже преобразился. Но с первого взгляда это не было заметно.
Реб сколотил свое первое состояние фантастически быс­тро. И то, что он мог позволить себе полностью отойти от дел на тринадцать месяцев, дает представление о прочно­сти организации, которую он создал.
«По его возвращении, — рассказывает Сеттиньяз, — все пошло еще удивительнее. В нем поселилась какая-то неистовость, холодная лихорадка, которая до сих пор ни­когда не проявлялась. Он приближался к тридцати годам, возмужал. Возникающие проблемы стал решать быстрее и с большим размахом, чем раньше, — и это касалось всех-сфер деятельности. Словом, расцвет во всем его великоле­пии».
Климрод появился в кабинете Сеттиньяза 30 июня 1956 года. Сказал, что пришел посмотреть, «как идут дела». Сеттиньяз объяснил ему, как была зарегистрирована каждая сделка, рассказал о мерах, принятых им для того, что­бы участие Климрода сохранялось в строжайшей тайне.
— Я хотел бы взять ваши досье на три-четыре дня, Дэ­вид. Даже если придется устроить вашим людям неболь­шой отпуск. 4 июля в Соединенных Штатах праздник, не так ли?
[День независимости.]
Объясните им, что они поработали очень хорошо и заслужили три дополнительных дня отдыха.
— А меня не хотите оставить помочь вам? Климрод покачал головой.
— Огромное спасибо, Дэвид. Но я не хочу лишать вас возможности подольше пообщаться с вашим сынишкой. Я слышал, его- зовут Михаэль? — Из светлых глаз Реба на Сеттиньяза лился веселый и дружелюбный поток света.
Дэвид почувствовал себя полным идиотом: ему ведь пришлось побороться с женой, чтобы настоять на этом имени; «Реб Сеттиньяз» звучало бы странно, и Диана раз­велась бы с ним, предложи он назвать сына Ребом. Климрод просто сказал: «Хорошего отдыха, Дэвид».
Сеттиньяз с женой и детьми уехал в Коннектикут. 2 июля позвонил в контору — ответа не было. 5-го утром, придя на службу, он нашел все в идеальном порядке, клю­чи лежали в сейфе, там же — записка: «Дэвид, спасибо и браво. Впредь — один процент дополнительно». И вместо подписи — жирная буква Р. Климрод только что удвоил долю, отчисляемую из его собственных прибылей, а это составляло десятки миллионов долларов.
Через два месяца из лондонской галереи Сотби Сеттиньязу переслали великолепного Гогена. «Для Михаэля. Лично» — было начертано на карточке без подписи.
Ник Петридис встретился с Ребом Климродом 5 июля 1956 года после обеда. Звонок раздался шесть часов назад, около девяти тридцати того же дня: некий майор Бек же­лал с ним поговорить. Одно из трех условных имен. Пет­ридис велел всем выйти из кабинета и взял трубку:
— Это вы, Ник? Можете уехать из Нью-Йорка на не­сколько дней?
— Никаких проблем, если Тони сможет остаться, чтобы заменить меня.
— Мне нужны только вы. Было бы идеально, если бы вы могли прибыть сегодня к трем тридцати в отель «Альгонкин», номер 314 на имя де Карвахаля. Захватите все, что вы считаете нужным мне показать. Позаботьтесь о том, чтобы в пять тридцать кто-нибудь пришел за вашими пап­ками и отнес их назад, в ваш кабинет. В аэропорт мы пое­дем вместе. Парижский самолет — в семь пятьдесят.
Всего за час Ник Петридис (он всегда был наготове, предвидя подобные ситуации) собрал «все, что считал нужным показать ему», то есть полный отчет о том, что было сделано за тринадцать месяцев работы на флоте на тот момент водоизмещением более трех миллионов тонн.
Ребу понадобился час, чтобы просмотреть огромное досье, и еще час, чтобы сделать заключение и отдать но­вые распоряжения.
Петридис сам спустился в холл передать документы двум своим помощникам, которые должны были положить их в надежное место.
В самолете, перелетающем Атлантику, Петридис ока­зался рядом с Ребом.
«И это началось сразу, — рассказывает Петридис, — он вдруг заговорил о своем прошлом или по крайней мере о какой-то небольшой части этого прошлого. Вспоминал о двух поездках в Танжер, сразу после войны, упомянул также о том, что какое-то время жил в Каире, затем во Франции, на Сицилии и в континентальной Италии. Меня это несколько удивило: я знал его уже семь лет, мы очень часто ездили куда-то вместе, и никогда он даже мимохо­дом не упоминал о своей юности. Я тогда думал, что он ар­гентинец. И куда бы мы ни приезжали, он никогда не го­ворил, бывал здесь раньше или нет. Его желание сохранять все в тайне связано было скорее с безразличием к вещам, умершим в прошлом, нежели с какой-то манией или боязнью. Исключая бизнес. В этой сфере никаких экивоков: мне платили, и платили щедрее, чем я мог рас­считывать, за то, чтобы он оставался в тени, и я выполнял это условие неукоснительно. В первое время мы с братом удивлялись: у этого человека было больше судов, чем у Онасиса и Ниархоса вместе взятых, больше, чем у какого-то Людвига, но, помимо Сеттиньяза, только мы, Петридисы, знали, как он богат. Это было любопытное ощуще­ние…
Но пытаться извлечь из этой ситуации какую-то выгоду было бы безумием. Особенно после истории с Харпером…
— Джон Патрик Харпер, — очень тихо сказал Реб, — был рекомендован вашим братом Тони как доверенное ли­цо.
— Я бы и сам его рекомендовал.
— И информация, собранная в то время, подтверждала, что на него вполне можно положиться. В той мере, на­сколько можно доверять человеку.
— Реб, он допустил лишь незначительную ошибку. И я ее исправил.
— Но мне об этом не сообщили, Ник.
Над Атлантикой уже спустилась ночь, а Реб, не отрыва­ясь, долго и упорно смотрел в иллюминатор. Однако про­износя эту фразу, он медленно повернул голову, и его гла­за вперились в греческого адвоката, так что тот затрепетал: мечтательная поволока, которой обычно был окутан взгляд Реба, исчезла, и в глазах появился прони­зывающий насквозь жестокий блеск.
— Харпер хороший малый, но сделал глупость, — ска­зал Петридис, чувствуя себя не в своей тарелке.
— Он прикарманил двадцать шесть тысяч триста долла­ров.
— Не то чтобы прикарманил. К тому же через два дня он все возместил. Реб, что, по-вашему, мне надо было сде­лать? Убить его?
— Я позаботился об этом сегодня утром, Ник. Дело сде­лано.
Петридис, опешив, посмотрел на него:
— Вы его?..
— Харпер жив. И будет жить, во всяком случае, на­сколько это от меня зависит. Но некий механизм, давным-давно предусмотренный на случай подобных ошибок, уже заработал сегодня утром. Разумеется, с сегодняшнего дня Харпер перестает существовать для вас и для меня. К не­счастью для него, это не все. Его финансовое положение станет чрезвычайно трудным, но его ждут и другие непри­ятности. Даже работу, достойную так называться, ему бу­дет очень трудно найти. А значит, и вернуть вам те двад­цать тысяч долларов, которые вы ссудили ему 26 мая после того, как вместе пообедали в ресторане «Семь мо­рей», за 18-м столом. Даже если он продаст свой дом в Мерионе под Филадельфией. Дом-то заложен, а это всегда обременительно, особенно в его ситуации, и может приве­сти к большим затруднениям. Но по крайней мере вы не разорились на обеде, ведь, кажется, упомянутый ресторан, как, впрочем, и все здание, принадлежит вам, хотя офи­циально оформлен на одного аз ваших двоюродных брать­ев. Ник, в отношении Харпера вы действовали правильно, и я вас ни в чем не упрекаю, за исключением тога, что вы не сочли нужным оповестить об этом меня. Прошу вас, не повторяйте подобных ошибок. Ну, хватит о Харпере. — Он улыбнулся. Глаза снова подернулись поволокой. — По­говорим о другом, Ник. Например, о том французе и дру­гом человеке, с которыми нам предстоит работать…
Француза звали Поль Субиз. В течение двух лет он учился у Джорджа Тарраса в Гарварде, пока тот не оста­вил преподавание.
Его имя впервые появилось в досье, что попали к Сеттиньязу осенью 1953 года; в это время Субиз уже занимал высокую должность в управленческом аппарате одной крупной французской судоходной компании. Способ, бла­годаря которому он стал одним из Приближенных Короля, был абсолютно типичен для методов, применяемых Климродом. Не считая прямых вмешательств последнего (а с 1955 года такие случаи бывали чрезвычайно редки), новые люди, то есть те, кого можно было бы назвать «высшим руководством» — а их число достигало трех тысяч четырех­сот человек, и мужчин, и женщин, — в то время имели ежегодный доход в пятьдесят тысяч долларов, но эти но­вые люди подвергались особой процедуре отбора. Как пра­вило, в день назначения, иногда за два или три дня до не­го, неизвестный курьер приносил Дэвиду Сеттиньязу досье с пометкой: «Строго конфиденциально. Передать в собственные руки». Если Сеттиньяз отсутствовал, курьер уходил, не оставив папки.
Между «строго конфиденциальным» досье и новым име­нем существовала непременная связь. В конверте лежало подробное жизнеописание нового кандидата или канди­датки.
Подобные досье были, разумеется, заведены и на Чер­ных Псов.
И их постоянно обновляли, присылали новые данные, в которых, например» уточнялось, что приобрел Лернер или Абрамович. Или же поступали бумаги, подтверждающие разрыв с тем или иным человеком.
И чем значительнее был пост «винтика» на иерархиче­ской лестнице, тем полнее было его досье.
В особых случаях в левом верхнем углу первой страни­цы появлялась красная пометка «ОСОБОЕ». Это означа­ло, что данное лицо уже стало или скоро станет Прибли­женным Короля, что этот человек напрямую связан с Ребом и получает приказы и инструкции лично от него. Например, первое досье на Черного Пса Тудора Ангела было составлено еще в 1951 году. Красная пометка появи­лась через четыре года, и это означало его продвижение по иерархической лестнице.
Никогда не существовало более восемнадцати красных пометок.
В досье Субиза слово «особое» появилось с первого дня. Действительно, в самой первой докладной записке подчер­кивалось, что этот человек, помимо достаточно внуши­тельного набора дипломов, обладает «выдающимся интел­лектом», «политическими амбициями, семейными и общественными связями, которые рано или поздно долж­ны проложить ему дорогу к одной из важнейших государ­ственных должностей». Последнее замечание, сделанное службами Джетро еще в 1953 году, оказалось пророче­ским: в шестидесятых годах Субиз вошел во французское правительство.
В пассиве того же Субиза числилось: довольно неудач­ная спекулятивная сделка в 1950 году — конечно же, за­ключенная по неопытности, — не совсем безупречная личная жизнь и некоторые «шалости» с сокрытием доходов и двумя счетами в швейцарском банке.
— Ник Петридис, Поль Субиз, — представил Реб.
Встреча состоялась в Каннах в большом отеле «Мажестик» 6 июля 1956 года. Началась она во второй половине дня.
Это была третья встреча Субиза с Ребом Климродом. Француз полагал, что Климрод — аргентинец и, судя по всему, очень богат, по-видимому, он хочет занять исключительно важное место в судоходстве, конкурируя с бес­численными греками, и блестяще добивается этого.
— Я собираюсь кое-что изменить, — сказал Реб. — Но прежде, чем мы приступим к обсуждению этой проблемы, полагаю, было бы полезно ознакомить Поля с ситуацией в целом. Ник?
В точности выполняя инструкции, полученные в само­лете, Ник Петридис тут же набросал ряд цифр на листках почтовой бумаги с маркой отеля — затем эти листки были сожжены. И пока Петридис перечислял немыслимо длин­ный ряд компаний и тоннажи, которыми владела каждая из них, он испытывал подспудное удовольствие и почти превосходство, заметив, как изумлен француз.
— Вот так, — наконец закончил Петридис. Воцарилось молчание. Затем Субиз снял очки, подчерк­нуто долго тер глаза и начал смеяться:
— А компания «Ллойдз»? Вы уверены, что не являетесь владельцем фирмы «Ллойдз»?
— Наверное, выскочило из головы, — ответил Реб. — Компания «Ллойдз» принадлежит мне, Ник?
— Точно не знаю. Но это ведь ничего не значит. Вы, возможно, купили ее без моего ведома, — сказал Петри­дис и улыбнулся Субизу: — Он на это способен.
Субиз снова взял в руки бумаги, еще раз пробежал их, сделал приблизительный подсчет:
— Примерно три с половиной миллиона тонн.
— Три миллиона шестьсот двадцать восемь тысяч, — спокойно уточнил Реб, — Из них два миллиона семьсот пятьдесят три тысячи — танкеры. Они принадлежат семи­десяти четырем компаниям. Изменения, которые я хочу внести, касаются этих танкеров…
Что, по его собственному выражению, было «чрезвы­чайно просто». Встреча происходила в начале июля, зна­чит, в запасе оставалось еще шесть месяцев…
— Максимально. В идеале операция должна быть за­кончена, или по меньшей мере очень широко развернута, скажем, к… 15 ноября.
Что касается упомянутой операции, то она состояла в новой системе развертывания всего флота, осуществляю­щего транспортировку нефти и зарегистрированного семьюдесятью четырьмя компаниями, акции которых принадлежали Ребу Климроду: по доверенностям, которыми с ним были связаны братья Петридисы, Субиз и Таррас, под чьим контролем в свою очередь находились семьдесят четыре доверенных лица — официальные владельцы ком­паний.
— Ник, вы проверите, как обстоят дела с каждым суд­ном, и точно определите, какие из них будут свободны от договора на фрахтование к 15 ноября. Это первоочередная задача. Я хотел бы получить точную информацию о каж­дом судне и о том, какие есть возможности использовать их для отдельных рейсов
[В области фрахтования судов существуют, в частности, три вида контрактов: долгосрочные, когда владелец передает судно в наем на пят­надцать — двадцать лет по обусловленной цене, которая может быть пере­смотрена в оговоренных пределах; в этом случае прибыль не очень вели­ка, но в том, что касается надежности вложения капитала, абсолютно га­рантированна; среднесрочные — это контракты примерно на три — пять лет (прибыли более значительные, но по истечении срока существует риск, что судно останется на приколе, то есть будет нерентабельным); и, наконец, рейсовые контракты, стоимость которых зависит от конъюнк­туры, чреватой крайне рискованными ситуациями (прим. автора).].
— Заключено немало долгосрочных контрактов, кото­рые невозможно пересмотреть.
— Знаю, Ник, — ответил Реб. — Вот почему я и хочу иметь полное представление о каждом судне. О том, как оно будет использовано и после 15 ноября.
— Чтобы с этого момента иметь максимум возможно­стей для рейсовых перевозок?
— Именно.
— И на какое время?
— На год.
Один и тот же вопрос вертелся на языке у Субиза и Петридиса: что произойдет 15 ноября?
Но ни один из них не задал его.
По двум причинам. Сначала они рассудили, что, если бы Климрод захотел ввести их в курс дела, он бы уже сде­лал это…
…Затем подумали, что в любом случае Реб не заговорил бы «в присутствии третьего». Позднее оба описывали эту сцену, и их рассказ свидетельствует о забавной двойствен­ности и полном совпадении в направлении мыслей, одно­временно посетивших американца и француза.
— Далее, — продолжал Реб, — и лучше будет, если Поль займется этим делом: я также хотел бы получить данные обо всех судах, которые спущены на воду, строятся или просто заказаны на верфях.
— Включая Японию.
— Включая все. В том числе суда, которые строят наши компании — ив этом случае придется сделать все, чтобы ускорить работы, — а также те, что строят другие фир­мы…
— А в этом случае, — со смехом подхватил Субиз, — надо сделать все, чтобы затормозить работы. Реб улыбнулся:
— Не предлагайте мне «пиратских» судов, Поль, пожа­луйста… Итак, включая все находящиеся сейчас на плаву танкеры независимо от судовладельца и флага. Надо выяс­нить, зафрахтованы они в настоящее время или нет, и ес­ли могут быть зафрахтованы, то когда и за какую цену. И все это на год вперед. Можете вы сделать это, Поль?
— Поистине чудовищная работа.
— Шестнадцать месяцев назад, а именно 25 марта 1955 года, я спросил вас, не согласитесь ли вы работать на меня, в нужный момент целиком отдавая все свое время. Вы от­ветили «да». Я просил вас взвесить это решение. Вы его подтвердили, когда мы встретились 11 апреля. Момент на­ступил, Поль. Вступайте в игру вместе с нами.
— Согласен, — ответил Субиз, почему-то вдруг рассер­дившись. — Когда вам все это понадобится?
— Вчера, — улыбаясь, ответил Реб. — С сегодняшнего дня вы начинаете свое собственное дело. Юридические и финансовые детали мы с вами согласуем. За помощью бу­дете обращаться к Нику и его брату Тони — я им доверяю, в их руках останутся приводные ремни в этой сфере. Вам придется работать с ними и еще с одним человеком, кото­рый присоединится к нам сегодня вечером. Я бы предпо­чел, чтобы вы не курили, Поль, но если вам действительно хочется…
— С этим можно подождать, — сказал Субиз, положив в портсигар сигарету «Монтекристо», которую собирался закурить.
— И еще одно, — продолжал Реб. — Надо собрать све­дения обо всех танкерах мира, которые мы могли бы за­фрахтовать, начиная с сегодняшнего дня и до 31 декабря будущего года. Желательно также — надо ли об этом гово­рить, — чтобы операция была проведена в строжайшей тайне, при участии всех имеющихся в нашем распоряже­нии компаний, а если понадобится, и с помощью новых, специально для этой цели созданных.
— Вплоть до заключения контрактов на фрахтование?
— Да. Никаких ограничений, кроме тайны. Я хочу, чтобы никто ничего не заподозрил.
— Фрахтование судов с июля месяца при том, что реально использовать их можно будет только с 15 ноября, потребует немыслимых капиталовложении, к тому же прибыли не будет в течение нескольких месяцев, — заметил Субиз.
— Это обстоятельство я учел, Поль, — ответил Климрод. — Мы будем изучать каждый вариант в отдельности, сокращая, насколько возможно, периоды непроизводи­тельных расходов. Существует целая система ходов, кото­рая известна вам не хуже, чем мне. Но в крайнем случае я готов пойти на некоторые жертвы.
Операция началась с исходного капитала в пятьдесят миллионов долларов. Деньги поступали через множество банков, но в основном — от страховой компании и трех банков, в числе которых был «Хант Манхэттен», а также из Гонконга и от группы финансистов, объединенных ста­раниями Несима.
С самого начала, то есть с августа 1951 года, между Дэ­видом Сеттиньязом и Ребом Климродом была налажена совершенно особая система связи: срочные вызовы. Систе­ма эта была абсолютно необходима, так как Климрод по­стоянно исчезал, и зачастую на долгое время, как это про­исходило, например, с мая 1955-го по июнь 1956 года. Но на протяжении тридцати лет к срочным вызовам прибега­ли очень редко. Впервые систему применили в мае 1956 года. Кодовыми словами были «Бразилия», затем в той же фразе «Гаваи» и «Сан-Франциско».
Звонили издалека, из Рима. Сеттиньяз взял трубку сра­зу после того, как прочитал телеграмму, оставленную на его столе одной из секретарш; в тексте присутствовали три кодовых слова.
— Мне надо поговорить с ним, — сказал, не называя се­бя, незнакомый мужчина Сеттиньязу; он говорил по-анг­лийски с довольно заметным акцентом.
— Позвоните в Рио господину Хаасу. X, два А, С. Но­мер телефона…
— Будьте добры, — сразу прервал его собеседник, — я предпочел бы не делать этого. Не могли бы вы сами пере­дать ему кое-что?
— Конечно.
— Только два слова: «Шенкен-Дов». Называю по бук­вам…
— Больше ничего?
— Ничего. Спасибо.
Трубку повесили. Сеттиньяз сам позвонил в Рио и, ко­нечно же, попал на Диего Хааса. Он повторил ему эти два слова. Маленький аргентинец никак на них не отреагиро­вал, ограничившись лишь несколькими издевательскими замечаниями в адрес мерзкой погоды, которая наверняка установилась в Нью-Йорке, затем пригласил Сеттиньяза приехать на неделю-две в его дом в Ипанеме. Сеттиньяз чуть ли не открыто презирал Хааса, но ответил, что с ра­достью примет приглашение, как только представится сво­бодное время. И повесил трубку, даже не назвав имени Реба.
Таинственный звонок из Рима был, по сути, единствен­ным показателем, позволившим ему предположить, что информатором Климрода в данном случае был израильтя­нин по имени Яэль Байниш.
Доказательств, правда, не было.
И тот же звонок убедил его в том, что возвращение Климрода в начале лета 1956 года было вовсе не случай­ным.
Израильское нападение в Синае произошло 29 октября 1956 года в семнадцать часов. Французские и английские десантники раскрыли свои парашюты 5 ноября в семь пят­надцать утра. Через восемь дней главы арабских госу­дарств, собравшиеся в Бейруте, подтвердили свое намере­ние не открывать Суэцкий канал, и без того забитый обломками судов, затопленных по приказу Насера, и приостановить экспорт нефти во Францию и Великобрита­нию.
Поставки нефти с Ближнего Востока, основного района экспорта в эти две страны, сократились на восемьдесят процентов, а запасов оставалось всего на два-три месяца. 27 ноября после сообщения о постыдном отступлении франко-британских войск началось осуществление плана по борьбе с нефтяным голодом, предусматривающего по­ставку в Европу пятисот тысяч баррелей в день с амери­канских нефтяных скважин из стран Карибского бассейна я из Венесуэлы.
Канал был закрыт шесть месяцев. И чтобы попасть в Европу через Персидский залив, приходилось огибать ЮАР. Переход в одиннадцать тысяч триста морских миль, пли в двадцать одну тысячу километров, могли выдержать только суда с большим водоизмещением.
Реб Климрод наряду с Голандрисом одним из первых оценил будущее значение судов, впоследствии получив­ших название супертанкеров. Суэцкий кризис принес состояние большинству греческих судовладельцев: Ливаносу, Кулукундису, Эмбирикосу, Голандрису, Верготису, Энасису и Ниархосу. В лондонском «Королевском кафе» состоялся бурный праздничный ужин, где все они встрети­лись. Чистый доход Даниеля Людвига составил сто милли­онов долларов.
Что же касается Реба Климрода, который в течение по­следующих лет — точнее, с 21 ноября 1956-го до 1968 го­да — собрал под крыло восьмидесяти одной компании су­да, тоннаж которых перевалил за четыре миллиона тонн, если учитывать одни лишь танкеры, то размеры его прибылей с лихвой преодолели планку в полмиллиарда долла­ров всего за один год, и даже меньше.
Яэль Байниш рассказывает, что он участвовал в осуще­ствлении первоначального этапа операции «Кадеш», кото­рая преследовала двойную цель — ослабление палестин­ского мешка в Газе и взятие Шарм-аш-Шейха на крайних рубежах Синая. Он настоял, чтобы его включили в число шестнадцати десантников, которых должны были сбросить над Митлой, примерно в сорока километрах от Суэцкого канала. После благополучного приземления пришлось около двух часов идти пешком, пока он наконец не до­брался до памятника полковнику Паркеру, английскому губернатору, служившему в Синае между 1910-м и 1923 годами. На следующий вечер, 30 октября, Яэль увидел, как подходят подразделения 202-й бригады, за двадцать восемь часов преодолевшие триста километров, отделяю­щих Метлу от официальной израильской границы.
Байниш вернулся в Тель-Авив 6 ноября, его отдых за­кончился (ради этой «экскурсии» в Синай он отпросился на несколько дней в счет ежегодного отпуска).
В 1956 году ему исполнился тридцать один год, он имел чин капитана и пользовался влиянием в государственном аппарате Израиля, или, точнее, в разведке.
В Тель-Авиве ему сообщили, что объектом его дальней­шей работы будет Адольф Эйхман.
Примерно 25 или 26 ноября пришлось выехать в Рим. В начале декабря в итальянской столице он встретился с Ребом Климродом, и, по утверждению Байниша, они были рады увидеться «после недолгой разлуки». Байниш не уточняет, когда, почему и каким образом они встречались с Климродом в промежутке между этой датой и их послед­ним известным свиданием перед отъездом Климрода в Южную Америку и казнью Эриха Штейра.
Сеттиньяз знал Яэля Байниша только по имени.
Таррас же несколько раз бывал на Ближнем Востоке и дважды встречался с израильтянином. Тот даже посетил его летом 1978 года в рамках визита, в Нью-Йорк израиль­ской парламентской делегации. Он провел уик-энд в его доме в Мэне. Прошли уже годы со времени суэцкого кри­зиса, к тому же Байниш знал, с каким доверием относился Реб Климрод к Таррасу. Во всяком случае, на несколько вопросов он ответил.
Он признался, что всегда поддерживал «регулярный контакт» с Ребом. Примерно с 1950 года. «Я очень был рас­положен к нему, думаю, и он ко мне тоже».
Таррас не стал расспрашивать его о суэцком деле.
И тем более о Джетро — такая тайная организация, как у него, думал Таррас, могла быть создана только настоя­щим разведчиком.
Зато он спросил, сыграл ли Реб Климрод какую-нибудь роль в поимке Эйхмана.
Байниш сначала покачал головой, а затем сказал: кос­венную роль.
Реб Климрод хотел подключить к Нику Петридису и Полю Субизу — исключительно и непосредственно для проведения операции с танкерами — еще одного человека, двадцатидевятилетнего ливанца Несима Шахадзе.
Насколько Субиз с его не очень глубоким умом и склон­ностью порисоваться с самого начала поразил- нью-йорк­ского адвоката, настолько этот «новобранец» показался ему тогда человеком, в выборе которого Климрод на этот раз ошибся.
Несим Шахадзе был до смешного беспечным молодым человеком, слащавым, с писклявым женоподобным голо­сом и повадками богатого сыночка из арабской семьи; та­кого должны были больше занимать женщины и сладости, нежели финансы; достаточно одного взгляда на подобного юнца, и заранее можно себе представить, каким он будет к пятидесяти годам, а уж если говорить о Несиме, то навер­няка — пузатым и лысым.
У Ника Петридиса была и другая причина не слишком радоваться появлению на сцене этого ливанца: с самого начала он и его брат Тони были доверенными людьми Климрода в сфере судоходства. И Тони, и сам Ник счита­ли, что наладили дело очень хорошо. За необыкновенно короткий срок, начав с простого грузового судна, они при­обрели шестнадцать танкеров, затем создали целый флот, по тоннажу уступавший лишь флоту Даниеля Людвига, который, между прочим, начинал в тридцатых годах; и уже недалек был час, когда и Людвига они оставят позади. Ник и Тони полагали, что столь необычайное расширение этой сферы бизнеса частично было и их заслугой. И то, что Реб подключил к ним Субиза, возмутило Петридисов. Од­нако блестящие достоинства француза, его очевидные та­ланты в значительной степени смягчили удар, нанесенный их самолюбию.
К тому же грандиозные проекты, о которых сообщил Реб, в чем-то оправдывали усиление штаба.
«Но дойти до того, чтобы навязывать нам этого липкого, как рахат-лукум, типа!»
Несим прибыл в Канны на закате. Именно в этот мо­мент Субиз случайно оказался у окна. Вереница из четы­рех «роллс-ройсов» сразу привлекла его внимание. Ба­тальон блондинок с пышными формами, посыпавшихся из машин наподобие десанта в Порт-Саиде, еще больше за­интриговал его. Субиз засмеялся и сказал: «Взгляните-ка на это!» Реб и Ник подошли к окну. И тут они увидели Несима, величественного, раскованного и даже немного напыщенного. В отель он вошел с видом человека, недавно купившего его. Заметив насмешливый блеск в глазах Климрода, Субиз позволил себе заметить:
— А вы нам ничего не говорили о ливанце!
— Это, разумеется, он, — ответил Реб, явно забавля­ясь. — Теперь нам недолго ждать.
Тем не менее ливанец задержался минут на тридцать, но наконец тихонько постучал в дверь номера, где уже пять часов проходило совещание. Субиз пошел открывать. Вошел Несим, грузный толстощекий малый; на указатель­ном пальце его левой руки блестел бриллиант в несколько каратов. Он поздоровался с Субизом на чистейшем фран­цузском языке, с Ником Петридисом — на английском (тонюсеньким, еще не ломавшимся голосом студента Хэр-роу-колледж), а с самим Ребом — на немецком. Затем сел и на протяжении двух часов не произнес ни слова; иногда. глаза ливанца закрывались сами собой, будто его неудер­жимо клонило в сон, при этом он абсолютно не реагировал на удивленные взгляды, которые время от времени броса­ли в его сторону американец и француз. Невозмутимый Реб продолжал деловую дискуссию. Он излагал одну из своих магистральных идей по поводу нефтяных перевозок: оборудовать столько судов, сколько возможно, и таким об­разом, чтобы в случае необходимости перевозить другие грузы, дабы исключить обратные порожние и, следова­тельно, нерентабельные рейсы между Европой и Персид­ским заливом, а также другими нефтяными регионами (в то время новая идея).
Наконец перешли к чудовищно сложным расчетам, включающим множество параметров, в том числе валют­ные курсы. Субиз, учившийся в Политехнической школе, не считая других учебных заведений, попытался подвести итоги.
Тогда своим тихим тоненьким голоском Несим произнес:
— Не тратьте зря время, пожалуйста. Точные цифры таковы…
И начались ошеломляюще сложные подсчеты, которые он производил в секунду.
Из всех Приближенных Короля Несим определенно был самым оригинальным, за его кажущейся апатией скрывался поистине дьявольский ум. Никто, кроме него, не назы­вал Реба на «ты» — за исключением Диего, но Диего не был Приближенным Короля, он был всего лишь его тенью, к тому же один Несим считал быстрее Реба, в этом отно­шении он был просто гений. Но ливанец обладал и други­ми талантами, столь же скрытыми, как первый: два чело­века попытались нарушить беспредельную монополию крупных компаний в нефтяном бизнесе, напрямую всту­пив в контакт с эмирами, производителями черного золо­та. Одним из них был Людвиг, и если частично ему и уда­лось преуспеть в этом, тем не менее он навлек на себя много неприятностей, в частности всеобщий бойкот, кото­рый нанес ему большой ущерб. Вторым был Реб, и в его случае все произошло без малейших осложнений благода­ря гармоничной игре камерного оркестра в составе Петридиса, Субиза и Несима Шахадзе. Партию виолончели ис­полнял швейцарский банкир по имени Алоиз Кнапп.
Тот Кнапп, которого Реб Климрод, может быть, никогда бы не встретил, не случись необыкновенной и трагиче­ской истории в Цюрихе.