Глава 6. Часть 2. Приближенные короля

Тогда Куинн повернулся к молодому человеку в темных очках с металлической оправой, скрывающих глаза:
— Зачем надо было дергать меня запиской, которую вы мне передали?
— Очень сожалею, — ответил молодой человек доста­точно вежливо. — Я просто выполнял распоряжение гос­подина Лернера.
Красная паюса попала наконец в руки Стива Пулаского в номер гостиницы «Пустыня» 16 сентября в четырнадцать часов.
Ее содержание ничуть не удивило адвоката польского происхождения. С первых минут, когда в своем кабинете в Детройте он услышал, как Моу Абрамович объясняет ему, чего ждут от него «клиенты», у Пулаского сложилось соб­ственное мнение по поводу начинавшейся операции: это схватка между двумя крупными кланами преступного ми­ра. Не обычными кланами, а другими, невидимыми, теми, что подкупают сенаторов и даже политических деятелей в Вашингтоне или за границей
[Пулаский кое-что знал об этом. После войны он работал в американ­ской секретной службе и при содействии АФТ-КПП, крупной американ­ской профсоюзной организации, путем подкупа склонял в порту Марселя французских рабочих выступить на стороне СФИО, а не компартии и за­щищать «Форс увриер», а не ВКТ (прим, автора).].
Он прочел содержимое красной папки и из единствен­ного лежащего в ней листка узнал, что у человека, сидев­шего напротив — а именно его за два часа он должен был убедить продать свое казино, — было темное прошлое. Официально он был чист, ему никогда не предъявляли ни­каких обвинений. Но короткое досье, составленное в теле­графном стиле, указывало на его принадлежность к рэке­ту; в нем были названы имена, даты, цифры; материала для расследования хватило бы лет на двадцать. Но больше всего его поразило, несомненно, другое: в том, как было составлено столь уничтожающее досье, он не углядел ха­рактерных приемов, используемых воротилами преступ­ного мира. Скорее, это была работа разведывательной службы, где он сам служил во время войны. Или ФБР.
В крайнем случае — очень крупного частного сыскного агентства, возглавляемого бывшими разведчиками.
Что же касается «покупателя» по имени Эндрю С.Коула, у Пулаского не было никакого сомнения: это подстав­ное лицо, прикрывающее птицу высокого полета.
И только по поводу одного человека у него не возникало вопросов, он им просто не интересовался: это был высокий молодой парень в очках с металлической оправой (тот, что вручил ему красную папку). По крайней мере с ним все было ясно: мелкая сошка, подручный Абрамовича, судя по всему, с неба звезд не хватает.
Но конечный результат, сдобренный вполне прилич­ным гонораром, в немалой степени помог Пуласкому вполне успокоиться. Сделка была совершена, и казино пе­решло в другие руки. Без осложнений. Оказавшись меж двух огней: угрозой вмешательства беспощадной Комис­сии по азартным играм, с одной стороны, и федеральной полиции — с другой, лишившись вдруг поддержки проф­союзов (представленных Левином и профсоюзным лидером по имени Маджо), тот, кто до сего момента был вла­дельцем упомянутого казино, сразу же уступил, как только, следуя инструкциям Абрамовича, Пулаский сунул ему под нос содержимое красной папки. Которое возымело свое действие. С зеленой папкой произошло то же самое. Пускать ее в ход пришлось филадельфийскому юристу по имени Ким Фойзи. Его отличительной чертой было то, что он сам считался первоклассным игроком, в частности в по­кер. А также мастером и любителем экзекуций — в пере­носном смысле, разумеется, — за игорным столом, когда игрок, -не рассчитав своих возможностей, позволяет себя уничтожить, Фойзи был не из тех, кого можно разжало­бить, во всяком случае, в подобной сфере. «Проигравший должен платить. Или не играть».
Два с половиной месяца назад, в самом начале июля, к нему обратился один из его нью-йоркских коллег Филипп Ванденберг, они были знакомы еще по Гарварду. Фойзи не питал особых дружеских чувств к Ванденбергу, который отличался душевной теплотой не более, чем айсберг в лед­никовый период, но ценил хватку бывшего однокашника. Фойзи оценил сначала его ставку, как сделал бы это при игре в покер. Прежде всего он обнаружил три главных ко­зыря: опасность, которой чревато для Потенциального продавца неизбежное совместное расследование со сторо­ны министерства финансов, ФБР и Комиссии по борьбе с наркотиками, которые в равной степени были убеждены, что деньги, заработанные на продаже наркотиков, «отмы­вались» в кассах соответствующих казино-отелей на улице Стрип; позицию профсоюзов, до последнего времени финансировавших деятельность казино, но, судя по всему, вдруг вознамерившихся отойти в сторону, ничем не рис­куя, ибо они смогут заново вложить туда же свой капитал, но под видом компании, оказывающей инженерно-техни­ческие услуги и занимающейся различного рода поставка­ми в сотрудничестве с фирмами, которые возглавляет, в частности, человек из клана Гошняков; и, наконец, цену покупки, вполне разумную для заведения такого размаха: восемь миллионов шестьсот шестьдесят пять тысяч долла­ров — твердая и окончательная цена.
Уже на месте, в Вегасе, в присутствии Потенциального продавца, даже не подозревавшего о том, что он что-то продает, Фойзи обнаружил, что в его колоде есть еще два козыря.
Скрытая, но вполне реальная угроза, ясно прозвучав­шая из уст некоего Эби Левина (вместе с человеком по имени Крамер представляющего профсоюзы), упомянув­шего о возможной забастовке служащих казино, которая вынудила бы его владельца закрыть двери заведения на несколько недель и поставила бы его на грань банкротства. Ведь руководство фирмы, лишившееся прибыли, тем не менее не могло прекратить выплату процентов по займам, выданным для закупок и совершенствования оборудования.
Зеленая папка…
В ней находились доказательства, или по меньшей мере веские улики, бесспорно подтверждающие махинации и странные банковские расчеты.
Этого было вполне достаточно, чтобы отхватить кусок. И превратить Потенциального покупателя Мариана Гошняка во вполне реального владельца.
Ким Фойзи явно был единственным человеком, у кото­рого возникли кое-какие сомнения по поводу молодого че­ловека в очках с металлической оправой.
Взглядом игрока в покер он прощупывал высокого мо­лодого человека, не произносившего ни слова и все то вре­мя, что его рассматривали, прятавшего глаза за своими за­темненными стеклами.
Молодой человек под именем Берковичи участвовал в переговорах и выступал в качестве советника Эби Левина. Но все время молчал. Именно он передал Фойзи зеленую папку. И у филадельфийца, чисто инстинктивно, возник­ло необъяснимое ощущение какого-то подвоха. Он поде­лился своими подозрениями с Ванденбергом, а тот, невоз­мутимо поведя бровями, ответил:
— Я не знаю никакого Берковичи.
— Он из группы Левина, но готов поклясться, это не просто какой-то его подручный. Он показался мне значи­тельнее.
— Так спросите об этом самого Левина.
— Очень остроумно, — парировал Фойзи.
Реб Климрод взял на свое попечение пятерых детей Си­мона Гошняка (убитого Финнеганом в 1950 г.), и в первую очередь самого юного, Эрни. Он оплачивал его обучение и в конце концов сделал официальным хозяином фирмы «Яуа». Если у Реба Климрода и были друзья, то это Гошняки, всегда относившиеся к нему с безграничной предан­ностью, хотя они и не были в полном смысле слова При­ближенными Короля, за исключением Эрни, разумеется.
Климрод никогда не забывал отблагодарить тех, кто хоть раз оказал ему услугу.
Мариан Гошняк в сделке с казино выступил в роли под­ставного лица Генри Чанса, Приближенного Короля в сфере игрового бизнеса. Так же как Энди Коул и Роджер Данн, участвующие в четвертой операции (белая папка). Они тоже объединились с Чансом.
Последняя из четырех папок, замеченных Диего Хаасом, была белого цвета.
Использующие ее два адвоката — Моузес Берн и Луи Бенетти — по сравнению с Куинном, Макгриди и Пуласким (они, разумеется, не знали о существовании других групп) имели одно преимущество: они были знакомы с по­средником, пришедшим к ним два месяца назад с предло­жением заняться этим делом. Это был еврей румынского происхождения Бенни Берковичи.
Берн и Зенетти особенно легко согласились вступить в игру, так как, помимо Берковичи, знали и Эби Левина, которому два или три раза уже помогали в конфликтах, связанных с другими фирмами. Кстати, им было также известно, что Левин является частичным владельцем транс­портных предприятий.
Имя человека, чьи интересы они должны были защи­щать в Вегасе — иными словами, покупателя двух кази­но, — им было также знакомо. Речь шла о некоем Роджере Данне, нью-йоркском издателе и печатнике, который за шесть-семь лет сколотил приличное состояние с помощью большой серии газет на разных языках, предназначенных для относительно новой волны иммигрантов. С некоторых пор тот же Данн расширил сферу своей деятельности, закупив несколько радиостанций и телеканалов и начав вы­пуск еженедельников. И разве удивительно, что теперь Данн решил вложить деньги в игровой бизнес, купив сразу два казино?
Ничего необычного не было также и в присутствии юно­го брата Данна, Джека-Генри, нескладного и неловкого высокого парня с такими же белокурыми, как волосы на голове, усами и в темных очках.
— Мне бы хотелось, чтобы мой младший брат поприсутствовал здесь, — объяснил Роджер Данн, несколько сму­тившись, — он может сойти за одного из ваших помощни­ков. Очень милый мальчик, но мне никак не удается приобщить его к делам. Его интересуют лишь машины и девушки. Быть может, понаблюдав, как ведутся такие пе­реговоры, он начнет шевелить мозгами. Родственников не выбирают. Кстати, он передаст вам из рук в руки белую папку, и я настоятельно рекомендую вам прочесть то, что в ней лежит, это поможет вам убедить собеседника.
Сделка, которую осуществили и подвели к благоприят­ному завершению Бенетти и Берн, состоялась в отеле «Дюны», в помещении, снятом Роджером Данном. При­бывших из Чикаго адвокатов удивило лишь назначенное время: три часа утра, 17 сентября 1957 года.
— Виноват, — сказал Роджер Данн, — я назначил не­сколько встреч в Нью-Йорке и не могу их перенести. В Вегас я попаду лишь поздним вечером, не раньше. Начинай­те без меня, если я не появлюсь. В конце концов мой недоумок-братишка будет здесь!
Незначащая деталь для Берна и Бенетти. При тех гоно­рарах, что они должны были получить, оба готовы были работать в любой час дня и ночи, с оставшимся на их шее «братишкой» или без оного. За такую цену они согласились бы даже, чтобы на переговорах присутствовала соба­ка Данна, если б газетный босс на этом настаивал.
Кроме того, у них в руках была белая папка. И действи­тельно, когда Моузес прочитал то, что в ней находилось, своему «собеседнику» — так его называл Данн, — то по­чувствовал себя чуть ли не убийцей, ибо тот был попросту раздавлен.
— Мы и с револьвером не добились бы большего, — ска­зал он потом Данну.
Так же, как это сделали до них (утром, днем и вечером 16-го) Куинн и Макгриди из Нью-Йорка, Стив Пулаский из Детройта, Ким Фойзи из Филадельфии, Берн с Бенетти из Чикаго завершили свою карательную операцию подпи­санием договоров с представителями «профсоюзов», пре­дусматривающих создание четырех инженерно-техниче­ских и четырех снабженческих фирм, обслуживающих только что выкупленные казино, при этом профсоюзам были гарантированы отчисления в размере пяти процен­тов от валового дохода этих заведений в течение тридцати лет.
Каждая из четырех групп адвокатов была, кстати, абсо­лютно убеждена, что такую сделку в Лас-Вегасе осуществ­ляла только она одна.
На втором этапе посредником в переговорах неизменно выступал Эби Левин. Но поскольку в течение двадцати че­тырех часов он четыре раза переменил отель, те же четыре раза сменив партнеров, то рядом с ним никогда не было одних и тех же профсоюзных лидеров.
И только один Левин смог заметить, что на всех встре­чах присутствовал молодой человек в очках. Он практиче­ски не обращался к нему, за исключением тех случаев, когда его надо было представить как советника по фами­лии Берковичи. Один раз Левин даже послал его за сигаре­тами, и «Берковичи» с готовностью исполнил просьбу.
Таким образом Эби Левин был единственным челове­ком, помимо Реба, разумеется, кто мог оценить необыкно­венный размах всей операции: в течение двадцати одного часа, с восемнадцати тридцати 16 сентября до пятнадцати тридцати утра 17-го, шесть казино сменили владельцев
[Атмосферу в Вегасе того периода, быть может, легче будет представить и, значит, понять, почему Ребу легко было действовать так — в свете знаменательной истории певец Фрэнк Синатра в какой-то момент вла­дел девятью процентами пая в одном из крупнейших казино на улице Стрип — в «Песках» Комиссия по азартным играм штата Невада выну­дила его продать свой пай — за кругленькую сумму в триста девяносто одну тысячу долларов Основанием для такого остракизма послужило то, что певец оказал гостеприимство в своем отеле «Кэл Нев Лодж» на берегу озера Тахо, на севере штата, некоему Сэму Дж., гангстеру, фигурирую­щему в знаменитом списке нежелательных элементов, составленном ко­миссией Однако тот же Сэм Дж. был одним из двух убийц, нанятых че­рез несколько лет ближайшим помощником Говарда Хьюза с целью убить Фиделя Кастро в момент высадки, организованной ЦРУ в Заливе свиней (установлено сенатской комиссией). (Прим.автора). ].
Все эти казино существовали при отелях, и самый ма­ленький из них насчитывал четыреста двадцать номеров и три ресторана.
Общая сумма капиталовложений Реба Климрода в День Святого Валентина в Вегасе составляла тридцать шесть миллионов двести сорок тысяч долларов.
К доходам от казино, находящихся под контролем Ген­ри Чанса, можно добавить доходы от двух казино-отелей в Пуэрто-Рико, двух — на Багамских островах и более позд­них — в Атлантик-Сити.
Сюда не входят две сети отелей и три сети мотелей, ко­торыми он уже владел к тому времени, перепоручив их за­ботам Этель Кот. Ими были охвачены Соединенные Шта­ты, Канада, Карибский бассейн, Латинская Америка, Европа и… другие районы земного шара — список обрыва­ется, ведь надо же где-то остановиться! Если перечислить хотя бы то, чем владел один только Генри Чане, то можно примерно определить размер его доходов (до вычета нало­гов): от восьмисот тысяч до двух миллионов долларов.
В день.
34
— С днем рождения. Желаю счастья, — сказал Диего, входя в комнату. — Двадцать девять лет — это уже старость, amigo [Amigo (исп.) — друг..
— Подожди, пожалуйста, минуту, Диего, — ласково улыбнувшись, ответил Реб. — И спасибо за поздравление. В руке он держал телефонную трубку. Диего уже собрался выйти из комнаты:
— Диего! Прошу тебя, займись ею. И будь полюбезнее. Она очень хорошая. За исключением того, что Рабиндра-ната Тагора считает бейсболистом. — Он сказал это по-испански.
Диего наклонился над спящей девушкой, очарователь­ная грудка которой торчала из-под одеяла. Диего поцело­вал девушку в губы и сделал ей знак рукой. Собрав раз­бросанную одежду, он вынес ее из спальни в гостиную.
— Выход здесь, quenda mia
[Quenda mia (исп.) — дорогуша].
Он задумчиво смотрел, как она одевается «Будь полю­безнее», — сказал Реб. «Полюбезнее» — это сколько? Он решил остановиться на тысяче долларов — нисколько неу­дивительно для человека, относящегося к деньгам с пол­ным безразличием, чуть ли не с ненавистью. С такой же легкостью он отдал бы и сто тысяч.
— Вы ошиблись, — сказала потрясенная девушка. — Это купюра в тысячу долларов.
«И честная к тому же, — подумал Диего, — может быть, стоит жениться за ней. Наконец-то Мамита была бы довольна».
Он сделал вид, что перепутал бумажку.
— Бог ты мой, и правда! — воскликнул он. — Тысячи извинений, сеньорита.
Затем добавил другую купюру в тысячу долларов и на этот раз деликатно выставил девушку за дверь. Злоупот­реблять ситуацией все же не стоило. «Когда-нибудь, ради смеха, я сложу в большую кучу двести или триста миллио­нов и подожгу. Только ради смеха».
Диего заказал завтрак.
Яичница с беконом появилась одновременно с Тудором Ангелом.
— Это малоизвестный закон, — рассказывал Ангел, — у моих ребят чуть глаза не лопнули, пока они прочесыва­ли тексты. Закон применим.
Реб с большим аппетитом ел яичницу. По подсчетам Диего, в последние три дня он спал не более шести ча­сов — «и в эти шесть часов входят «скачки» с красоткой Линдой, этой честнейшей девушкой», — но лицо его было таким худым и так резко очерченным, что усталость, если она и была, не могла на нем отразиться. Климрод улыб­нулся Ангелу.
— Расскажите мне об этом законе, прошу вас.
— Он позволяет обменивать, в оговоренных размерах, очень обширные участки пустынных земель на другие, по­меньше, но в более выгодных местах.
— Что это означает в данном случае?
— Том Перри по доверенности стал официальным вла­дельцем двенадцати тысяч шестисот гектаров земли в графстве Най. В 1952 году вы заплатили… то есть он за­платил по полтора доллара за гектар. Что составляет…
— Шестнадцать тысяч семьсот пятьдесят восемь долла­ров.
— Верю вам на слово. По этому закону этот участок земли можно обменять на другой, и в нашем случае речь идет о землях в Хьюсайте площадью шестьдесят квадрат­ных километров.
— Какие могут возникнуть трудности?
— Никаких. Закон будет соблюден, и губернатор штата Невада не будет возражать против обмена. В капитолии Карсон-Сити есть на то свои причины: американские во­енно-воздушные силы хотят расширить земельную терри­торию для проведения ядерных испытаний — база Неллис. Эти одиннадцать тысяч шестьсот гектаров, которые воз­вратятся к ним, позволят выкачать деньги из авиаторов и получить их теперь, а не через несколько лет, когда земля в Хьюсайте будет продаваться на вес золота. Но через не­сколько лет, может, будет другой губернатор и другая ко­манда.
— И сколько же сейчас стоит земля в Хьюсайте?
— Триста тысяч. Но через десять лет она будет стоить в десять, в пятнадцать раз дороже.
Серые глаза Реба уставились в пространство.
— Диего, — сказал он, — свяжись с Ником по нью-йор­кскому номеру, пожалуйста. Тудор! Запишите: счет 62395 AT 17, агентство Шеридана в Уэствуде. Счет — на ваше имя. Деньги уже там. Вы заплатите Тому Перри предусмотренные двадцать пять тысяч долларов и, по вашему ус­мотрению, премию своим ребятам. Что же касается вас, то предлагаю два варианта: вы получаете ваши семьдесят пять тысяч долларов сейчас или соглашаетесь на пять про­центов от будущих прибылей, после перепродажи земель Хьюсайта. Выбирайте.
И он откусил кусок поджаристого бекона. Ангел стоял, разинув рот.
— Реб, вы делаете мне королевский подарок! Я предпо­читаю заплатить своим ребятам из собственного кармана и получить пять процентов. Я ведь еще не сошел с ума.
— Нью-Йорк на линии, — объявил Диего.
— Хорошо, Тудор, вы сделали свой выбор. Дела Морана, Хейнеса и Оливеро такого же рода?
— Тот же принцип. Но земель поменьше.
— Сделайте, чтоб их было побольше. Решено. Просле­дите за деталями. Я буду в Лос-Анджелесе в следующую среду в восемь тридцать утра в мотеле «Панамекс» под именем Бек. Спасибо, что пришли.
Ангел удалился, так и не придя в себя от изумления: «Пять процентов; Получится двести тысяч долларов!»
— Сегодня его день рождения, — объяснил Диего. — С возрастом он становится слабоумным.
И дверь закрылась за калифорнийским адвокатом, все еще качавшим головой.
За спиной Диего раздался голос Реба:
— Ник? Да. спасибо за добрые пожелания. Что это за история с фрахтованием в Абадане?
Земли Хьюсайта, купленные за шестнадцать тысяч семьсот пятьдесят восемь долларов, или за шестьдесят две тысячи с учетом всех расходов, гонораров юристам и ко­миссионных, были перепроданы в 1977 году за двадцать четыре миллиона пятьсот тысяч долларов.
Жена и дети Тудора Ангела, умершего к тому времени, получили миллион двести пятьдесят тысяч долларов — сумму, соответствующую пяти процентам от прибыли.
18 сентября около шести вечера они покинули Вегас.
— И зачем все это нужно, я вас спрашиваю? Сколько мы спали? Три часа? Мало того. У этой Терри ноги — три метра. Длинная, как удав. Меня просто в дрожь бросает. Спали максимум два часа сорок пять минут. И что после этого? Опять в дорогу. Уже шесть часов вечера, солнце са­дится, даже оно устало, наступает темень, неизвестно, где ночевать и где поесть, мы умрем в пустыне, и наши белые кости будут пугать детей после ядерной войны…
— Диего.
— Знаю: Диего, заткнись. Но революция надвигается.
— Остановись, пожалуйста. Я имею в виду мотор.
Диего остановился. Они находились в пустыне, и все вокруг было великолепно, особенно немыслимые огни Вегаса, постепенно зажигавшиеся на фоне догорающего дня. rlo Диего чувствовал себя полностью разбитым.
— Отдай мне руль, — сказал Реб. — Ляг на заднее си­денье и поспи. Там есть одеяло.
Диего рассмеялся пронзительно, с подчеркнутым сар­казмом
— Я еще не совсем чокнулся. Ты самый худший води­тель на этой стороне Рио-Гранде. Впрочем, на другой то­же. Не хочу видеть, как ты по-дурацки погибнешь, не удержавшись на вираже. Ты ужасно плохо водишь маши­ну, Реб.
— Твоя правда, — подтвердил тот. — Но все же отдай мне руль и поспи немного. Я поеду очень медленно.
— Клянешься?
Совершенно бесспорно: за рулем автомобиля — может быть, потому, что начал водить очень поздно — Реб был опасен для общества. Обычно машину вел Диего.
— Клянусь, — сказал Реб, подняв руку. — Головой Сеттиньяза.
— Мне смешно. Ты же знаешь, что я его терпеть не могу.
— Спи.
Их автомобиль был какой-то разновидностью джипа и, как считал Диего, прошел корейскую войну, поучаствовав во 2-й мировой; после чего целая орда мастеров, должно быть, разбирала и собирала его раз десять — пятнадцать, а потом сколотила кувалдами. На машину страшно было смотреть. Реб велел Диего: «Найди мне что-нибудь внешне не привлекательное»…
«И я нашел именно то, что уж никак не привлекает. Да еще пришлось платить за это!» Он купил автомобиль за пятьдесят один доллар у поистратившегося золотоискате­ля, которого встретил при входе в маленькое казино «Последний шанс» на южной окраине Вегаса. «Заплатил пять­десят один доллар, из них пятьдесят стоили почти новые шины и руль, инкрустированный золотом бедняков — пи­ритом. А за все остальное — один доллар…»
Совершенно бесспорно было и то, что они мало спали. Последнее действие операции «Святой Валентин» было разыграно накануне ночью. После обеда Реб обзванивал весь земной шар, иногда у него на линии было два собесед­ника одновременно. Затем около восьми тридцати очень незаметно появился Эби Левин. Реб заперся с ним на не­сколько часов, и их разговор затянулся за полночь. Левин уехал. Реб снова повис на телефоне, вызывая Европу, где другой временной пояс и уже наступило утро. Так продол­жалось по меньшей мере до двух часов утра.
Затем Диего вытащил из постелей вчерашних дево­чек — Линду и Терри — и привел их наверх.
… А в шесть часов пришлось уже вставать, чтобы снова звонить, да еще Ангел явился за инструкциями.
И целый день без единой паузы продолжались телефон­ные переговоры…
… А теперь надо было опять трогаться в путь.
Диего заснул под звездами.
Он проснулся от тряски. И открыв глаза, почти ничего не увидел, кроме скал и деревьев в пучке света от единст­венной еще работающей фары.
Он замерз.
— Я все понял: у тебя наступил очередной приступ ве­селости, мы съехали с дороги и уже мертвы. В данный мо­мент едем по дороге в рай. И очень круто взяли вверх. Они хоть заливали бы дорогу гудроном при такой перегрузке на небесной трассе…
— Осталось еще немного теплого кофе. И бутерброд с сыром.
Реб объяснил, что сделал остановку в местечке под на­званием Тонопа около двух часов назад, что пытался раз­будить его, но сделать это было невозможно.
— Ты только орал: «Терри, перестань душить меня сво­ими чертовыми ногами!»
Диего выпил кофе: холодный, без сахара и американ­ский. «Просто не жизнь, а жалкое существование».
Дрожа от холода, он пересел на переднее сиденье.
— Давай я сяду за руль.
— Незачем, мы уже приехали.
Но после этого они еще почти час ехали по горной тропе…
… И вдруг выстрел прорезал ночь, и одновременно трес­нул ствол ближайшего хвойного дерева.
Диего открыл рот, но не успел и слова сказать: две дру­гие пули просвистели у его ушей, и одна из них; вполне возможно, пролетела между ним и Ребом.
— Спокойно, Диего, — невозмутимо сказал Реб. — Ес­ли ты не будешь шевелиться, вряд ли он попадет в тебя.
Один за одним прогремели еще три выстрела, на сей раз ветровое стекло разлетелось вдребезги.
— Надеюсь, — заметил Реб, — он нашел свои очки. Вез них он стреляет несколько хуже..
Седьмая пуля ударилась в арматуру ветрового стекла, восьмая пробила заднюю стенку и застряла в сиденье.
— Приехали, — произнес Реб. — Я, кажется, рассказы­вал тебе. Он прекрасно готовит фасоль со свининой, рав­ных ему нет. Впрочем, ничего другого он и не делает.
— Заупрямился, да? — заметил Мактэвиш высокомерно.
— В каком-то смысле, — ответил Реб. — Я вяжу, вы на­шли свои очки.
— В очках или нет, но могу всадить вам пулю в любой глаз по выбору с четырехсот метров. Даже сверху и даже ночью. Можно попытаться, как только захотите.
— В другой раз, пожалуй. Фергус, я долго размышлял над контрпредложением, которое вы мне сделали, и дума­ется, не смогу принять его. Две тысячи восемьсот двадцать пять долларов — это слишком много.
— Три тысячи, — ответил Мактэвиш — Вы меня не поймаете. Хоть мне и семьдесят три года…
— Семьдесят семь, — поправил Реб. — У вас есть еще фасоль?
— Конечно, — ухмыльнулся Мактэвиш. — Было бы удивительно, если б ее не было, ведь вы вчера доставили мне восемьсот килограммов. Что же касается шести печек и двенадцати пар тапочек, вы зря тратили на них время. Кому, черт возьми, нужно столько печек. Одну порцию я всегда вам подогрею, если надо. Я ведь еще не впал в де­тство, хотя родился в 1884 году.
— В 1880-м, — отметил Реб. — 2 сентября 1880 года в девять тридцать утра. Имя отца: Энгус Мактэвиш, он ро­дился 6 января 1851 года в Карсон-Сити, а его отец, Фергус Этол Мактэвиш, родился 23 августа 1825 года в Чилли-коте, штат Огайо, мать — Мэри Макмертри родилась 13 июня 1830 года в Кливленде, штат Огайо. Имя ее матери Кэтлин Макинтайер, родилась 14 марта 1862 года от брака Джока Макинтайера, родившегося… Положите побольше свинины, пожалуйста. Если, конечно, у вас она есть. Я бы не хотел опустошать ваши запасы…
— Этих запасов чуть больше двух тонн, — сказал Мактэвиш. — Три килограмма, оставшиеся у меня самого, и больше двух тонн, которые вы велели переслать мне из Пенсильвании специальным самолетом. Я, наверное, про­держусь какое-то время. Ну так где же родился мой де­душка Макайвер?
— Макинтайер, а не Макайвер. Он родился в Нина Менаске, штат Висконсин, 30 апреля 1831 года. Жена — Маэва Макэлистер, родилась 8 февраля 1840 года в Макино-Сити, штат Мичиган… И положите зелень, пожалуйста, не забудьте зелень…
— Может быть, вы будете учить меня готовить фасоль со свининой? Совсем как по этому чертову радио и телеви­зору, которые вы мне привезли. Да еще установили антен­ну, будь она проклята. Она уродует пейзаж. А холодиль­ники мешают мне спать. Гудят. Между прочим, вы, наверное, даже не знаете, когда первый Мактэвиш обосно­вался на этой земле.
— Келум Фергус Мактэвиш, родившийся 22 марта 1612 года в Кинлох-Раннох-Шотландия. Высадился в Бостоне 9 октября 1629 года. С корабля «Энгус Стюарт», капитан — Макилрой. Был плотником, затем, с 1636 года, — при­вратником в Гарвардском университете. Две тысячи шес­тьсот тридцать — моя последняя цена.
— Послушайте, молодой человек, — сказал Мактэ­виш. — Сколько раз вы приходили ко мне в последнее вре­мя? Шесть?
— Пять. Шестой раз сегодня.
— И каждый раз я говорил — три тысячи. Сказано — и все. Кстати, я перерезал эти мерзкие телефонные провода, которые вы протянули. Моя. идиотка дочь и кретин зять без конца звонили мне. Они очень довольны станцией ав­тосервиса и мотелем, которые вы им подарили, а также га­ражом. Но это же не повод, чтобы звонить мне каждый день и рассказывать об этом. Боже ты мой, каждый вечер трезвонят! За один вчерашний день было два звонка. Один — от банкира, который хотел поговорить со мной о ежемесячной ренте в тысячу долларов, которую какой-то болван мне назначил. А что это за кретин с желтыми глазами стоит рядом с вами и беспрестанно смеется, как иди­от?
— Его зовут Слим Сапата, — ответил Реб. — Я как раз собирался сделать вам одно предложение, касающееся его. Я, по здравому разумению, не смогу заплатить более двух тысяч шестисот тридцати долларов, а вы отказываетесь снизить вашу цену в три тысячи. Ну, а если мы разыграем вашу золотоносную шахту в покер? Слим Сапата будет иг­рать вместо меня. Человек по имени Маккейб из Тонопы утверждает, что вы лучший игрок в покер в Скалистых го­рах.
— До или после фасоли? Она почти готова. И лучше бы ее съесть. А то остынет. Всегда так: к полуночи или часу здесь становится холоднее. Мы все-таки на высоте трех тысяч метров.
— После фасоли, — сказал Реб. — Зачем же, по-ваше­му, я приехал?
— Я знал, что побью его, — говорил Диего. — Даже когда он выигрывал миллион восемьсот двадцать три тыся­чи долларов. Но его провал был неизбежен. На это у меня всегда уходило не более четырнадцати часов. Но в итоге тяжелее всего пришлось с этой гадкой фасолью.
Никакого ответа. Он обернулся и увидел, что Реб задре­мав сзади на настиле джипа, так как в конце концов им пришлось просто-напросто отодрать все части машины, пробитые пулями, в том числе последний сохранившийся буфер. На удивление посмеивающегося Диего, джип еще мужественно передвигался на своих колесах.
Их глазам открывалась великолепная картина: в уду­шающей жаре целая гамма красных и охровых тонов игра­ла, вспыхивала в ярком свете, то пламенея, то ослепляя желтизной. Диего испытывал при этом сверхмощное радо­стное возбуждение.
«Слим Сапата!» — и он расхохотался.
… Но в следующую секунду задумался.
— Реб, куда мы едем?
— В аэропорт Рино. К самолету на Нью-Йорк.
Диего резко крутанул влево. Джип развернулся почти на одном месте, во всяком случае, удержался на двух ко­лесах. Пик Монтесумы остался позади, и они снова поеха­ли на север, к Монтекристо.
— Ничего не понимаю, — снова заговорил Диего через несколько минут. — Объясни наконец.
— Мне было бы неприятно покидать Неваду, потерпев поражение, — повторил Реб, дремлющий на три четвер­ти. — Даже в схватке с фасолью.